Воспоминания репрессированного человека

Был объявлен состав членов Военного трибунала, обвинения, защиты и заседателей. Спросили меня о моём согласии или отводе состава трибунала. Может быть, я был в некоторой зависимости или подчинении, которое может неправильно отразиться на неверном решении трибунала.

Правда, я был, будучи в полковой школе, в подчинении лейтенанта Сорокина, который был командиром взвода курсантов школы. Я в отношении Сорокина возражений не высказал. Это был удивительно честный, добрый человек. Очень трудолюбивый в отношении освоения нами, курсантами, всех тех нехитрых на первых порах, но так необходимых военным, знаниях.

В отношении защитника я высказал отвод, мотивируя тем, что он не может меня защитить, т.к. я его только сейчас услышал его фамилию, и он со мной ни разу не встречался, и что он не знает ничего из моего дела: как он может защищать то, чего не знает?

Посовещались и решили продолжать заседание Военного трибунала. В итоге, как я написал, - 5 лет тюремного заключения с последующим поражением в гражданских правах на три года. Этим поражением гражданских прав я "воспользовался" при выборах в Верховный Совет СССР после войны 1941-1945 гг. Когда у нас на Колыме, избирался Леонов. После вынесения приговора, на "второй" день, подали под меня повозку, состоящую из Столыпинского вагона, со всех сторон зарешеченного, добротного вагона, и направили жележнодорожным путём в г. Проскуров - ныне г. Хмельницкий.

По приговору, мне было дано право на обжалование решения Военного трибунала - 72 часа. Вообще я решил не пользоваться этим правом. Находясь в тюрьме Проскурова, такие заключения мне доказывали, что нужно писать кассационную жалобу, больше не дадут, да и терять - нечего. Сдался, на третьи сутки передал собственноручно написанную жалобу. На эту жалобу в непродолжительное время пришло решение: "Рассмотрено, оставлен без последствия".

Людей в камерах было набито как вшей в загашнике. Негде повернуться. Зловонья от испражнений и скученности невыносимое. Спали и на "парашах". Затем этапом направили в Винницкую тюрьму.

Ну а в Винницкой тюрьме народу было ещё больше и скученней. Передачи заключённым в Проскурове и Виннице передавали, да и свидания были. У меня же - ни свидания, ни передачи - не было.

В Виннице я оставался всего двое суток. Сформировали железнодорожный состав из телячьих вагонов, добротно отремонтированных, и маршрутом Западная граница - Владивосток, и дальше на Восток.

Шла уборка хлебов на Украине, в Поволжье. Минуя Украину и следуя по просторам России, я решил сообщить домой. Написал два письма, сообщая, чтобы на Волочинск письма больше не писали до получения нового адреса, и что я уезжаю, наверное, на Дальний Восток.

Два эти письма выбросил из окна вагона, увидев идущих навстречу, вдоль железнодорожного полотна, пешеходов.

Потом, вернувшись домой через одиннадцать лет, узнал, что письма домой дошли и был благодарен тем добрым людям, которые, подобрав письма, не убоявшись неприятностей, опустили их в почтовый ящик, хотя, конечно, до моих дальнейших скитаний по Колымским лагерям они особого значения не имели.

Следовал наш состав медленно, даже очень. Из Винницы следовали в Киев, в Харьков, Самару, и дальше, перевалив Урал, проследовали через просторы Западной и Восточной Сибири, пока не добрались до станции Тайга.

Первая, довольно-таки приятная остановка произошла в Новосибирске, где наш состав загнали в тупик железнодорожной станции, сделали нам баню и санобработку. Баня была громадной вместимости. Вторую санобработку сделали в г. Чите.

Необходимость бани диктовалась тем, что ехали мы скученно и у нас хорошо размножались неотвратимые спутники скученности и грязи от нашей душевной трагедии.