Воспоминания репрессированного человека

В это время были все почти похожи друг на друга: оборваны, грязные и все "доходили". Я, как и многие, был в эту зиму с 1941 года на 1942 г. на грани гибели. В это самое тяжёлое время для меня я сильно болел цынгой. Губа покрыласъ незаживающими, сочащимися жидкой сукровицей, ранами, на обоих плечах тоже цынговые шрамы - язвы, которые и до сего времени, заметны на ощупь. Я, был назначен для работы в могильщики, т.е. в похоронное бюро.

Работа наша состояла в том, что я вдвоём с себе подобным доходягой Елагиным, бурили ломами бурки глубиной 40-50 см. Сообщали взрывнику. Тот приходил, подрывал эти бурки. Мы подчищали грунт, получалась траншей, шириной до 2-х м, глубиной 40-50 см, а длину мы увеличивали, готовя запас. Захоронение делали вряд: один труп к другому, снабжали данными умершего, написанными на фанерке бирки. Данные состояли из фамилии, имени, отчества, года рождения, статьи и срока. В лагере умершего заставляли, как у нас говорили, "играть на пианино": делали отпечатки пальцев. Мы готовили траншею для умерших, но и сами были не так далеко от того, что бы угодить в эту же траншею. Как бы то не было я дожил до весны. Потеплело. Меня по слабости, от работы отстранили. Смертность уменьшилась. Когда наша траншея пообтаяла, наши погребения оказались обнажёнными. Мне тогда в лагере сказали: "Васин, смотри, твои друзья-то голосуют. Кто руку поднял, кто ногу". Направили поправлять. Захоронения делали, как я сказал выше, в траншею рядом друг с другом. К ноге и рукам привязывали фанерную бирку, исходные данные - на ней. Одеты были всяк по-своему. Одни - в брюках и даже бушлатах, если бушлат и брюки не представляли ценности для соседей, другие - совершенно голые, иди в кальсонах. Вообще в таком виде, как каждого подстерегла смерть.

Был такой случай. В одно совсем непрекрасное время, в морге, а вернее, в углу палатки, скопилось порядочное количество мертвецов. Более десятка. В лагерь сообщили, что к нам прибудет начальник Дальстроя генерал-лейтенант Никишов И.Ф. Нас с Елагиным подняли ночью, выделили гусеничный трактор с санями и срочно погрузили метрвецов, повезли ночью на место захоронения на склон сопки, находящийся километрах в 1,5 от лагеря.

Снег, как обычно, где я отбывал срок, бел, не переносимый ветром, рыхлый и мощность бывала I метр и более. По бездорожью, целиком мы, не заметив вовремя, часть трупов растеряли. Они же были частью голые и мёрзлые, как ледяшки и повыскальзывали из саней. Потом их пришлось разыскивать и водворять на постоянное жительство. Много хлопот в это захоронение нам принёс один труп. Он принадлежал бывшему колонисту, т.е. человеку, который подписал контракт работать в Дальстрое на правах вольного поселенца. Им разрешалось вызвать семью и совместное проживание начать. Началась война. Выехали или нет, но его расколонизировали и водворили в лагерь.

Так как он поступил не так давно, и, видимо, имел поддержку семьи,то был упитан и нам было очень не по силам втащить его в траншею.

Генерал-лейтенант не заехал, и спешка оказалась напрасной.

Баней нас потчевали очень редко. Раз, в лучшем случае, два раза в год. Вшей выкармливали отличных, и много. Отбывая срок в стройконторе и имея свободное время, я для спортивного интереса, сняв бельё и стал вылавливать сороконожек и насчитал их, как сейчас помню, 178. На второй день, повторил, и их оказалось не меньше.

Некоторые ухитрялись уничтожать вшей с помощью прожаривания швов белья на раскалённых печках. Казахи, щёлкая шубами по швам белья, и таким способом старались избавиться от них. Всё это давало мало толку, т.к. имея шерстяное одеяло и кое-какие другие "хорохорки", водилось их во всех вещах, множество. И они были неистребимы. Я думал, тогда в лагере, да и сейчас считаю также - не имея такой грязи, посещая почаще баню и не имел бы такого количества вшей, в результате, мы были бы намного здоровей и больше приносили бы пользы производству.