|
|
|
|
|
|
Так уж случилось совпадение, но, как ни крути, а совпадение
очень даже символическое. Вместе с авторским экземпляром журнала
"Звезда" №2 за минувший год, где опубликована прозаическая
подборка из моих "Клетчатых
арабесок" (этакая литературно-гулаговская "мозаика"),
получил и письмо от бывшего колымского заключенного, ныне живущего
в неказистой деревушке Морковщино Киреевского района. Ему 82 года.
Зовут его Иван Васильевич Васин. И ещё пару месяцев назад я
слыхом не слыхивал о его существовании. А теперь вот и знакомцы
нешапочные, и переписка деловая с ним случается. Но тут, как
говориться, надо по порядку. Сначала приведу несколько строк из
его последнего сообщения:
"...Был в Туле, хотел зайти к редактору областной
радиопередачи "Вспомним как бывало", а попал на приём аж к самому
начальнику телерадиокомпании. Материал мой (рукописные
воспоминания о годах, проведённых в лагерях Колымы - В.Б.) ему
глянулся... Договорились на том, что ко мне в деревню приедет
съемочная группа новомосковского телевидения и сделает репортаж или
как там это называется... Вот тебе и та самая оказия, о которой ты
говорил при нашей встрече. Свяжись с телевизионщиками и приезжай
пожалуйста. Очень рад был бы встретиться... Теперь бы у меня дома..."
А у меня дома Иван Васильевич - незвано и нежданно-негаданно
уже успел побывать. И это при том, что, повторяю, мы никогда до
той поры не виделись, а он даже и адреса моего толком не знал.
Но всё узнал, нашёл, дотопал... В общем так дело было.
В одно из предновогодних воскресений только я уселся за
машинку, чтобы на совесть да от души поработать, как вот он тебе -
настойчивый телефонный звонок. Нехотя поднимаю трубку. Незнакомый
голос начинает разговор... строками из моей гулаговской "Баллады о
37-м":
Три сына было у неё,
Три сталинских солдата.
Шел моровой
Тридцать седьмой,
Брат отвечал за брата...
Поначалу даже не врубился, что именно мои строки читаются,
а главное, на полном серьезе. Наученный несладким опытом злого
общения с местными охотниками
и любителями телефонных хохм, уже рванулся
отключить аппарат из сети, как услышал ещё более ошарашивающее:
"Это квартира (такого-то)? Я из милиции тут звоню... Мне дали ваш
адрес... Вы получали моё письмо? Из Морковщино?.. Да, я тот
самый... бывший колымский... Вот решил подъехать-повидаться. Вы уж
простите, мне ждать особо некогда - 82-й стукнул..."
Тут у меня вообще язык отказал...
Короче, чертыхаясь и наливаясь жалостью к старику
одновременно, бросаю всё задуманное, примеряясь памятью: чем
можно похлебосолить нечаемого гостя. А сам - к вешалке,
одеваться. Надо ведь суметь перехватить деда на пути к моему
дому, хотя всё вроде вразумительно разъяснил, куда и как топать.
Выскочил на улицу, морозец да с ознобой поземкой уюта в душе не
прибавил. И паника: а как я узнаю-то его? Стариков много,
подбегать что ли к первому встречному? Не знаю, каким уж там
чувством, а угадал я Ивана Васильевича сразу. И в первую голову по
явно негородскому "обличию". Шкандыбает навстречу дедок в потёртом
треухе на рыбьем меху, в куртке... не поймешь какой, в валенках
с галошами. В одной руке тощая матерчатая сумчёнка, в другой...
лыжная палка бамбуковая... В очках... А бредёт как-то шустро и
неуверенно одновременно, оглядывается по всем сторонам, острием
палки заледенелый асфальт, как засугробленную стёжку, нащупывает...
Окликаю. Подхожу. Восьмидесятидвухлетний живчик обрадовано
улыбается и делает шаги навстречу, а руками как бы ловит меня. Бог
ты мой! Да ведь он, как говаривала бабуся знакомая, полбожьего
света не видит... И это при очках с мощнейшими линзами! Да как
же он вообще добирался из своего Киреевского района?!
|
|
|
|
|
|